Häzirki döwrümize düşünmek üçin biz geçip giden taryhymyza gowy düşünmeli. Taryhymyz biziň döwrümiziň
fundamenti. Fundament mäkäm gurulan bolsa onuň üstünde guruljak binanyň hem mäkäm boljagyna ynansa bolar.
Biziň döwrümize gelip kolhoz gurluşy dargady. Ilkinji prezidentimiz Nyýazow kolhoz sistemasyna güýçli zarba urdy.
Bilýan bolsaňyz. Emma kolhoz sistemasy nam-nyşansyz ýok bolup gitdi diýip bolmaz!.
Kolhoz sistemäsy daýhanlaryň aňyny, medeniýetini, dünýägaraýşyny düýpli üýütgetdi.Häzir hem tapylýar kolhoz
gowydy diýýänler. Mümkin kolhoz döwründe hem gowy ýaşanlar bolan. Ýöne bu kimlerdi. Kolhoz ýolbaşçysy
we onuň ýaranlary.
Kolhozçylaryň agyr günleri başdan geçirendigini biz nämeden bilýäs. Kim şol döwür barada hakykaty aýdyp
berse. Bu hili adamlar az. Häzir hem gorkýarlar açykdan-açyk hakykaty aýytmana daýhanlar.
Olardan bolsa öýkeläp otyrasy iş ýok.Çünki biz öz daýhanlarymyzy gowy görýäris. Olara ynanýarys.
Olar der döküp işläp bizi iýjek çöregimiz, geýjek geýimimiz bilen üpjün edýär.Sag bolsun
daýhanlarymyza.
Olar hem hakykatçy, hem zähmetsöýer hem halal adamlar!
Aşakdaky makala rus dilinde berilen. Rus daýhanlary hem biziň daýhanlarymyz bilen bir derejede ezilen. Bu makala
kolhozçylaryň milletine garamazdan hemmesiniň ykbalynyň birmeňzeş geçendigini görkezýär

1. Киселева (в девичестве) Мария Ивановна
родилась в 1914 г. в с. Морозово, Кальчугинского уезда Нынешней Кемеровской области). Рассказ
записал Тюменев А. в 2001 г.
"У моих родителей было 11 детей. Мы переселились сюда из Вятки в годы Столыпинской реформы.
Бедняков в селе Морозово не было. А откуда им быть? Были общинные земли. Их распределяло
общество по количеству едоков. Переселенцам лес на корню царь давал бесплатно. Налогов при царе
мы не платили. Нам даже семена давали бесплатно. До колхозов у нас была кооперация. Ей мы были
довольны, так как сами её и сделали. Мы объединились и купили общественную механическую
молотилку для обмолота зерна. Никаких бедняков или кулаков у нас не было. Были в деревне только
ремесленники и крестьяне. Все мы делали сами. Семьи были большие, все работали, вот и богатели.
Для повседневного ношения одежду шили из домотканой материи (лен). Но у всех была добротная
праздничная одежда. У многих были швейные машинки.
До колхозов крестьяне питались очень хорошо: хлеб, молоко, сало, яйца, мясо. Всего этого было
вдоволь. А излишки продавали на базарах, ярмарках. В царских деревнях пьяниц не было. Пить – грех!
Мы это знали все.
Коллективизация для нас - это грабежи, произвол. Забирали все имущество (скот, хлеб, орудия труда,
иногда дома). Конфисковывали даже одежду и обувь. Кто сопротивлялся, того расстреливали или
ссылали в Нарым. С собой могли взять только то, что можно унести на руках. Сведения из Нарыма
поступали: они там жили в землянках, ели кору деревьев, умирали семьями. Из малолетних детей там
не выжил никто.
Мой отец, Киселев Иван, остался жив, так как отдал все: большой пятистенный дом, надворные
постройки, 10 коров, 6 коней, 1 выездного орловского рысака, землю, молотилку. У нас забрали даже
мясорубку, а это было большой ценностью. Но швейную машинку «Зингер» спрятали. Она работает до
сих пор.
После коллективизации всего стало очень мало. Колхозную землю обрабатывали очень плохо, так как
она была чужая. Однажды старый дед вышел посмотреть, как колхозники обрабатывают землю, и ему
сделалось плохо с сердцем. Он стоял и ругался, говорил, что так варварски относиться к земле нельзя.
С 1929 г. в деревне был голод. Один год голод сильнее, другой - меньше. И так было и до войны и после
войны. Сгубили деревню коммунисты. Метод в колхозе был один – принуждение. Не пойдешь на работу
- вышлют, арестуют. Протесты были (убегали в город).
Активисты колхозов присылались из города или из чужих деревень, в которых не умели работать.
Председателей колхозов и бригадиров назначали. Выборы – это обман колхозников.
После коллективизации все продукты уходили в счет погашения продовольственных налогов. Сдавали
молоко, яйца, шкуры и т.д., даже если не было кур и скота. Работали от зари до зари за палочки.
Так называли трудодни. Денег нам не платили. Пенсий никаких не было.
Мы, конечно, мечтали о роспуске колхозов. Но об этом помалкивали. Сразу сделают врагом народа.
Были у нас враги народа. И очень много. Как правило, это были люди из лучших семей. Когда началась
война, воевать шли охотно. Но не все. Все чувствовали, что война будет тяжелой и кровопролитной.
Несмотря на пропаганду коммунистов, в легкую победу никто не верил. Основная масса народа с войны
не вернулась.
Во время войны и после нее мы жили еще хуже. Личное хозяйство колхозника состояло из небольшого
огорода. Скота и птицы держали мало, так как работать на дому не было времени и сил. Да и
запрещалось большое хозяйство. Люди боялись, что их объявят кулаками.
Колхозное добро не воровали. Люди были честные, а за воровство давали 25 лет тюрьмы. Даже за
тайком взятые колоски с поля сажали в тюрьму на 10-15 лет. Паспортов на руках у нас не было, чтобы
мы не могли уехать...
Колхоз для меня - это сравнение с полным бардаком. В колхозе никто не жил справно. Даже
председатель боялся власти. Все жили под страхом.
Мои сестры вышли замуж и уехали в город. Сестры всю жизнь работали и дожили до глубокой
старости. А их мужья, мои братья и их дети частью погибли на войне, а частью были репрессированы и
погибли в сталинских лагерях.
В том, что деревня не может выбраться из нищеты, виновата советская власть и социализм! Сельское
хозяйство может развиваться только в свободных условиях работы и продажи выращенного. В годы
реформ жизнь меняется в лучшую сторону. Только - медленно. А вот в плохую сторону нашу жизнь
коммунисты тогда быстро изменили."


2. N Варвара Ивановна (фамилию просила не называть)
родилась в Алтайском крае ещё до Первой Мировой войны. Точную дату не помнит, а в паспорте
проставлена, по её словам, неправильная дата – 1914 г. Рассказ записала Филонова Светлана в 2000 г. (г.
"Семья у нас была большая – 12 человек. Жили мы нормально: было две лошади и три коровы, свой
хлеб, лён. Все дети умели ткать, вышивать, ухаживать за домашней скотиной. Наш дом стоял на краю
деревни. В нём была всего одна комната, вдоль стен – лавки...
Помню, что к новой власти отец относился почтительно, но с опаской и недоверием. Он старался
отгородиться от внешней жизни, связанной с этой властью. Но это получалось с трудом. У нас все так к
властям относились.
На деревенских вечерках можно было услышать такую частушку: «Коммунисты – люди чисты,
жеребятину едят. Если этого не будет, они Бога матерят». Или вот ещё одна: «Колхозник идет, весь
оборванный. Кобыленку ведет, хвост оторванный». Бывали частушки и с солеными словами, которые я
тебе, девушке, сказать не решусь.
Пели их, конечно, скрытно. Но порой осмеливались и на открытое пение. Только потом эти певцы куда-
то исчезали. Мы, дети, узнавали об этом не сразу. Постепенно такие частушки слышались все реже и
реже. Родители обо всём этом перешёптывались. Но разве от нас что скроешь?
Поскольку отец... был грамотным и даже знал чужой язык, его во время коллективизации поставили
раскулачивать односельчан. Отец очень не хотел этим заниматься. Ведь в деревне все друг друга знали:
с этим крестился, с тем поженился, с третьим был роднёй. Поэтому в ночь перед раскулачиванием отец
предупредил всех, к кому они утром должны были придти. Все всё и попрятали. А отец с приезжими из
города потом не особо и искали.
Дядя мой в ту ночь надорвался. Он прятал зернодробилку, а она оказалась тяжелой. Соседка тетка
Наталья неумело спрятала свои вещи, и их сразу увидели. Эта тетка была, наверное, одной из самых
бедных в деревне. Составили акт, и всю семью куда-то отправили. Никакого суда, конечно, не было.
Примерно через месяц после этого отец собрал нас и увез в город Щегловск. Раньше уехать нельзя
было, так как это бы вызвало к отцу подозрение. Слава Богу, в деревне отца никто не выдал. Но
судьба его была поломана. В городе мы тоже не очень-то свободными были.
Я считаю, что раскулачивание было преступлением против людей. Но так думать я стала не сразу. Тогда
все так жили. Как-то по-другому жить было невозможно. Да и не знали мы, как это – по-другому. Тем
более, что тогда всюду говорилось, внушалось, что всё идёт хорошо, всё так и надо, всё отлично, и
дальше будет только лучше. Но жизнь не обманешь!"